Могилы для общих захоронений готовили заранее. Рыли их в основном арестанты, но иногда к этой тяжелой работе привлекали и матросов.
читать дальшеПо воспоминаниям командира 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка Валериана Зарубаева, солдат их полка назначали «копать громадной величины могилы и хоронить убитых, которых каждый день транспортами привозили на татарских арбах, с каким-то особенно заунывным скрипом.
Но эта поистине печальная картина не производила на нас грустного настроения. Клали в могилу по 50 усопших, в одном белье, без сапог, головами к краям могилы, ногами вместе или друг к другу. Первый ряд засыпали землею и известкой, потом клали второй ряд, и так до верху».
По свидетельству современников, иногда в братских могилах хоронили по сто и более солдат и матросов. Только некоторые моряки, семейства коих долго еще, почти до последней минуты, оставались в осажденном городе, умирая, имели утешение, что родная рука смежит им очи, жена и дети проводят до могилы, обольют ее слезами. Они имели еще и то преимущество, что все, до последнего матроса, были хоронены в гробах, сколоченных часто из досок забора и дверей собственного жилища.
Офицеров хоронили в гробах, которые были «в большинстве случаев розовые с серебряными крестами», часто с металлическими ручками, приспособленными от зарядных ящиков, на причале они перекладывались на длинные телеги и печальный поезд, сопровождаемый священником с крестом и печальным «Святой Боже», медленно двигались в гору, в сторону захоронения.
Скромно совершалось погребение героев. Не было при этом обычных церемоний; не оглашали окрестность протяжные звуки похоронного марша; не слышно было боя барабана; лишь по временам раздавалось тихое пение погребальных молитв старика священника, да слышались глухие удары лопаты о твердую землю; то рыли тут же, по соседству с только что похороненными, свежие могилы на завтрашний день.
На месте братских захоронений ставился деревянный крест, или просто клали камень. Каждый день появлялось несколько таких могил; таким образом, за время 11-месячной осады Севастополя образовалось Братское кладбище.
Лев Толстой, будучи участником этих событий, так описал смерть одного из многих погибших на этой войне:«Только что Праскухин, идя рядом с Михайловым, разошелся с Калугиным и, подходя к менее опасному месту, начинал уже оживать немного, как он увидал молнию, ярко блеснувшую сзади себя, услыхал крик часового: «Маркела!» — и слова одного из солдат, шедших сзади: «Как раз на батальон прилетит!» Михайлов оглянулся: светлая точка бомбы, казалось, остановилась на своем зените — в том положении, когда решительно нельзя определить ее направления. Но это продолжалось только мгновение: бомба быстрее и быстрее, ближе и ближе, так что уже видны были искры трубки и слышно роковое посвистывание, опускалась прямо в середину батальона. — Ложись! — крикнул чей-то испуганный голос. Михайлов упал на живот.
Праскухин невольно согнулся до самой земли и зажмурился; он слышал только, как бомба где-то очень близко шлепнулась на твердую землю. Прошла секунда, показавшаяся часом, — бомбу не рвало. Праскухин испугался, не напрасно ли он струсил, — может быть, бомба упала далеко и ему только казалось, что трубка шипит тут же.
Он открыл глаза и с самолюбивым удовольствием увидал, что Михайлов, которому он должен двенадцать рублей с полтиной, гораздо ниже и около самых ног его, недвижимо, прижавшись к нему, лежал на брюхе. Но тут же глаза его на мгновение встретились с светящейся трубкой, в аршине от него, крутившейся бомбы. Ужас — холодный, исключающий все другие мысли и чувства ужас — объял все существо его; он закрыл лицо руками и упал на колена.
Прошла еще секунда — секунда, в которую целый мир чувств, мыслей, надежд, воспоминаний промелькнул в его воображении. «Кого убьет — меня или Михайлова? Или обоих вместе? А коли меня, то куда? в голову, так все кончено; а ежели в ногу, то отрежут, и я попрошу, чтобы непременно с хлороформом, — и я могу еще жив остаться. А может быть, одного Михайлова убьет, тогда я буду рассказывать, как, мы рядом шли, его убило и меня кровью забрызгало. Нет, ко мне ближе — меня».
Тут он вспомнил про двенадцать рублей, которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел вечером, пришел ему в голову; женщина, которую он любил, явилась ему в воображении, в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен пять лет тому назад и которому не отплатил за оскорбление, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других воспоминаний, чувство настоящего — ожидания смерти и ужаса — ни на мгновение не покидало его. «Впрочем, может быть, не лопнет», — подумал он и с отчаянной решимостью хотел открыть глаза.
Но в это мгновение, еще сквозь закрытые веки, глаза его поразил красный огонь, с страшным треском что-то толкнуло его в средину груди; он побежал куда-то, споткнулся на подвернувшуюся под ноги саблю и упал на бок. «Слава Богу! Я только контужен», — было его первою мыслью, и он хотел руками дотронуться до груди, — но руки его казались привязанными, и какие-то тиски сдавливали голову. В глазах его мелькали солдаты — и он бессознательно считал их: «Один, два, три солдата, а вот в подвернутой шинели офицер», — думал он; потом молния блеснула в его глазах, и он думал, из чего это выстрелили: из мортиры или из пушки? Должно быть, из пушки; а вот еще выстрелили, а вот еще солдаты — пять, шесть, семь солдат, идут всё мимо. Ему вдруг стало страшно, что они раздавят его; он хотел крикнуть, что он контужен, но рот был так сух, что язык прилип к нёбу, и ужасная жажда мучила его.
Он чувствовал, как мокро было у него около груди, — это ощущение мокроты напоминало ему о воде, и ему хотелось бы даже выпить то, чем это было мокро. «Верно, я в кровь разбился, как упал», — подумал он, и, все более и более начиная поддаваться страху, что солдаты, которые продолжали мелькать мимо, раздавят его, он собрал все силы и хотел закричать: «Возьмите меня», — но вместо этого застонал так ужасно, что ему страшно стало, слушая себя. Потом какие-то красные огни запрыгали у него в глазах, — и ему показалось, что солдаты кладут на него камни; огни всё прыгали реже и реже, камни, которые на него накладывали, давили его больше и больше. Он сделал усилие, чтобы раздвинуть камни, вытянулся и уже больше не видел, не слышал, не думал и не чувствовал. Он был убит на месте осколком в середину груди».
Осматривая кладбище, мне не удалось найти ни одной братской могилы, где были бы увековечены в камне имена рядовых солдат. Видимо в то время было не до них. Интересно, остались ли где списки здесь захороненных солдат?
— Perforatio pectoris... Севастьян Середа, рядовой... какого полка?.. впрочем, не пишите: moritur. Несите его, — сказал доктор, отходя от солдата, который закатив глаза, хрипел уже...
От офицерского состава тоже не так уж и много осталось имен.
Шнитников Иван Федорович, поручик пехотного Черниговского генерал-фельдмаршала графа Дибича Забалканского полка. Полк участвовал в обороне города с 9 апреля по 27 августа 1855 года. Поручик Шнитников погиб 31 июня на Малаховом кургане. Надгробие в виде вертикальной стелы из мраморовидного известняка на сложнопрофилированном постаменте. Стелу венчает фронтон треугольной формы с профилированным карнизом и розеткой в центре. На лицевой стороне в ложной эдикуле — мемориальная надпись. Верхняя часть надгробия утрачена.
Краевский Николай Иванович, подполковник, командир Орловского генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича Ериванского егерского полка. В начале мая 1855 года 4-й батальон полка находился в районе батарей Бутакова, 2-й и 3-й батальоны возле шестого бастиона участвовали в закладке контр-апрошных укреплений у кладбища и Карантинной бухты и боях за них. С 26 мая полк был выведен на первый бастион. Принимал участие в отражении штурма 6 июня 1855 года. С 7 июня по 5 августа полк находился на левом фланге оборонительной линии. В середине июля (по другим данным 6 августа) подполковник Краевский получил тяжелое ранение, умер 7 августа 1855 года. Памятник на могиле сооружен в 1870 году. Представляет собой ордерную композицию. На призматическом блоке из крымбальского известняка возвышаются беломраморные 3-хступенчатый плинт, валик и круглая колонна. Ее верх профилирован и, вероятно, служил основанием погребальной урны. На колонне — мемориальная надпись.
Эрихс Николай Федорович, (1826 — 1890)генерал-майор. Дворянин Бессарабской губернии, закончил кадетский корпус, участвовал в Венгерской кампании 1848 — 1849 гг. В ходе Крымской войны — участник боевых действий в Дунайских княжествах, осады Силистрии. В 1854 году в составе 4-ой батареи 14-ой артиллерийской бригады прибыл в Крымскую армию. 4 августа 1855 года в Чернореченском сражении быдл контужен осколком гранаты. В период обороны получил чин штабс-капитана. Участник русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг. В 1887 году произведен в генерал-майоры и уволен в отставку. Умер 12 (24) августа 1890 года. Надгробие представляет собой квадратную в сечении стелу из белого мрамора со сложным фронтоном, установленную на многоступенчатом профилированном гранитном постаменте. На лицевой части постамента рельефное изображение перекрещенных стволов полевых орудий, выше, в эдикуле мемориальная надпись: «Здесь похоронен Артиллерийский генералмайор Николай Федорович Эрихс. Родился 7-го мая 1826 года. Скончался 12 августа 1890 года». Навершие памятника (видимо крест) утрачено.
Черников, прапорщик. Участник обороны Севастополя, убит 28 апреля 1855 года. Надгробие в виде искусственной скалы из известняка неправильной формы. На лицевой стороне вмонтирована плита из мраморовидного известняка в форме геральдического щита с мемориальной надписью. Верхняя часть надгробия утрачена.
Рейтлингер Александр Иванович, (2 апреля 1820 — 1891, Севастополь) — военный деятель Российской империи XIX века. Последовательно принимал участие во всех войнах, которые вела Россия в последние 50 лет его жизни. Награждён рядом высших орденов.
Умер в 1891 году, по завещанию похоронен на Братском кладбище северной стороны Севастополя. Надгробие представляет собой усеченную пирамиду из серого мрамора, увенчанную крестом с рельефной гирляндой, установленную на ступенчатом гранитном пьедестале. На пирамиде рельефное изображение венка и эмблемы сапёров — кирки и сапёрной лопаты. На пирамиде и наклонной плите пьедестала мемориальная надпись: «Инженер-генерал Александр Иванович Рейтлингер. Родился 21 апреля 1820 г., сконч. 1891 г. 25 мая 1855 года в чине капитана 5 сап. батальона на 3-м бастионе был ранен штуцерную пулею в голову». На оборотной стороне на немецком языке надпись: «Генерал Рейтлингер». На памятнике в круглом медальоне имелся портрет генерала, ныне утраченный.
• С 21 на 28 апреля участвовал при отражении англичан от ложементов перед 3-м бастионом.
• С 29 на 30 апреля участвовал при вылазке охотников егерского полка, выбивших англичан из траншей у Зелёной горы.
• 30 апреля и в ночь с 30 на 1 мая участвовал при производстве работ на 3-м отделении оборонительной линии Севастополя.
• 6 мая находился под сильнейшим артиллерийским и штуцерным огнём неприятеля.
• С 6 на 7 мая участвовал при вылазке охотников 30-го флотского экипажа при срытии ложементов у Зелёной горы.
• 10 мая и в ночь с 10 на 11 мая находился под сильнейшим артиллерийским и штуцерным огнём неприятеля.
26 мая 1855 г. участвовал в деле с англичанами, атаковавшими контр-апроши 3-го бастиона. После того как капитан 1 ранга Будищев был ранен и захвачен в плен, а командир батальона камчатского полка майор Хоменко убит, российские роты, потеряв начальника, смешались и начали отступать, но были остановлены капитаном Рейтлингером. Приведя войска в порядок, он атаковал англичан, смял их и освободил капитана 1 ранга Будищева, но сам был ранен в голову. После этого новые натиски англичан заставили русские войска отступить за оборонительную линию.
26 мая он был отправлен для излечения раны на северную сторону Севастополя, где находился до 15 июня 1855 года.
За храбрость в обороне Севастополя с 24 марта по 15 июля 1855 года в течение 2 месяцев и 21 дня — ему было прибавлено к общей службе два года, 5 месяцев и 21 день.
Тимофеев Николай Дмитриевич, (1799 — 1.06.1855) дворянин Херсонской губернии, генерал-майор артиллерии. Учился в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, участвовал в русско-турецкой войне 1828 — 1829 гг., был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1845 году полковника Тимофеева назначили командиром 17-ой артиллерийской бригады, в 1852 году он стал генерал-майором. С началом Восточной (Крымской) войны участвовал в боевых действиях на Дунае, 20 сентября 1854 года во главе отряда войск прибыл в Севастополь. 11 октября его назначили начальником 1-ой дистанции оборонительной линии. Во время Инкерманского сражения, с целью отвлечения войск противника, командовал крупной вылазкой с 6-го бастиона на позиции французов на горе Рудольфа. За эту вылазку был награжден орденом Св. Станислава 1-й степени. Позже его назначили начальником артиллерии Севастопольского гарнизона, а затем начальником пятого отделения оборонительной линии, куда входили Волынский и Селенгинский редуты, Камчатский люнет и батареи. В январе 1855 года был награжден орденом Св. Георгия 3 степени. 26 мая во время штурма французами этих укреплений, генерал Тимофеев повел батальоны в атаку, был смертельно ранен и через несколько дней скончался. Надгробие представляет собой колонну из диорита высотой 3,5 метра на многоступенчатом стилобате. В нижней части колонна имеет каннелюры, увенчана капителью с погребальным сосудом. Эпитафия: «Товарищи и сослуживцы артиллерии генерал-майору Тимофееву. Умершему от ран при защите Севастополя… июня 1855 года».
Кумани Михаил Николаевич, (1831-1889)контр-адмирал, в 1854-1855 гг. — лейтенант 43-го флотского экипажа. Принадлежал к семье потомственных русских моряков. Его дед — участник Чесменского сражения. М. Н. Кумани 14 августа 1847 года поступил юнкером на Черноморский флот, затем служил на Балтике. В 1853 году его перевели на Черное море. Командовал канонерской лодкой № 2, сражался на третьем бастионе, затем был командиром батареи № 16 на Северной стороне. В обороне Севастополя 1854-1855 гг. также принимали участие: лейтенант Кумани Феодосий Николаевич и лейтенант Кумани Николай Михайлович.
После Крымской войны М. Н. Кумани вновь служил на Балтийском флоте. В 1858 году, вернувшись на Черное море, совершил переход вокруг Европы на корвете «Удав», командовал шхунами «Суук-Су», «Туапсе», пароходом «Инкерман». 30 августа 1882 года был произведен в контр-адмиралы. С 1 июня 1885 года — Севастопольский градоначальник и командир порта. Награжден многими российскими и иностранными орденами, в том числе: Св. Владимира 3-й степени, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени, в 1889 году — французским орденом Почетного легиона. Скончался 19 декабря 1889 года. На могиле в 1891 году на средства семьи сооружено надгробие по проекту архитектора Б. А. Рожнова. Выполнено в Одессе, в мастерской Л. Тузини, в стиле неоклассицизма. Представляет собой 2-х колонный античный портик из белого мрамора, установленный на высоком гранитном пьедестале — склепе. Колонны модернизированного ионического ордера поддерживает массивный антаблемент с двумя фронтонами с рельефным лавровым венком.
Пролет между задними 4-х гранными колоннами заложен, образуя закрытый восточный фасад надгробия. В архитектурном декоре памятника использован древнегреческий орнамент: триглифы и метоны на фризе, двойной меандр и другие. Внутри портика имелось мозаичное изображение архангела Михаила и, видимо, бюст М. Н. Кумани, а над входом в склеп медальон с портретом адмирала (ныне утрачены). На часовне имеются надписи: «Да будет воля твоя». «Контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани». «Контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани. Родился 15 августа 1831 года. При обороне Севастополя служил на 3-м бастионе и был контужен в деле 26 мая 1855 года. С 1 июля 1885 года по день смерти был командиром Севастопольского порта и градоначальником. Скончался в Севастополе 19-го декабря 1889 г.» На колоннах: слева — «15 августа 1831»; справа — «19 декабря 1889». «Мастерская Л. Тузини в Одессе, арх. Б. А. Рожнов» Надгробие является интересным образцом мемориальной архитектуры конца ХIХ века. В октябре 1975 года склеп был ограблен: расколота мраморная плита, закрывающая нишу нижне части памятника, разобран свод склепа и вскрыт цинковый гроб.
Шатц Александр Федорович,полковник (1795 — 1861). Его могила была рядом с надгробием князя Горчакова.
Горчаков Михаил Дмитриевич
(1793–1861) князь, генерал-адъютант, главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. Принимал участие в сражениях под Бородино, Дрезденом, Лейпцигом. В русско-турецкую войну 1828–1829 гг. был начальником штаба корпуса. В начале Крымской войны командовал 3,4 и пятом корпусами в Молдавии и Валахии, затем Южной армией, а с 24 февраля 1855 года — сухопутными и морскими силами в Крыму (сменил князя А. С. Меншикова). Не являясь сторонником продолжения обороны Севастополя, М. Д. Горчаков нес крест ответственности до последней возможности, считая, что это будет «самый почетный для нас выход».
В августе 1855 года он писал военному министру В. А. Долгорукову, что в его армии «нет ни одного человека, который не считал бы безумием дальнейшее продолжение обороны». 27 августа, после падения Малахова кургана — единственного из восьми русских бастионов, он приказал оставить Южную часть Севастополя. В конце 1855 года князя Горчакова назначили главнокомандующим Западной армией, с января 1856 года — наместником Царства Польского. Умер в 1861 году и по завещанию похоронен в Севастополе. Памятник на могиле сооружен по проекту архитектора А. А. Авдеева на средства семьи. Это открытая с трех сторон часовня из серого гранита, в архитектуре которой использованы элементы русско-византийского стиля. Часовня строилась под руководством автора проекта подрядчиком Телятниковым. Шатровая кровля часовни покоится на низком барабане восьмерике. Архивольты трех арок опираются на группы колонн из черного мрамора с резными белыми капителями. Часовня установлена на ступенчатом стилобате, закрывающем склеп. Кровля и архивольты украшены резным орнаментом, декор памятника с боковых сторон дополняют геральдические рельефы. Венчает часовню шлемовидное навершие с металлическим крестом.
Высота ее 9,8 м. В часовне был установлен бюст генерала из белого мрамора, ниже имелась доска из черного мрамора с надписью: «Князь Михаил Дмитриевич Горчаков, генерал от инфантерии, главнокомандующий крымскою армиею в 1855 — 1856 гг. Родился в 1793 г. января 28, скончался 1861 г. мая 18. Тело покойного, по его желанию погребено среди воинов, не допустивших врагов отечества перейти за рубеж того места, где находятся их могилы». Над бюстом — образ святого князя Михаила Черниговского, ангела почившего князя (автор М. Н. Васильев). Под ним надпись вязью: «Стратотерпче княже, Царю сил предстоящи, моли сохранить отечество наше по великой Его милости». В куполе часовни, по голубому полю, лик Спасителя (роспись М. Н. Васильева), благословляющий и призывающий: «Придите благословения Отца моего наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира». Бюст и плиты утрачены в годы Великой Отечественной войны, живопись сильно пострадала.
читать дальшеПо воспоминаниям командира 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка Валериана Зарубаева, солдат их полка назначали «копать громадной величины могилы и хоронить убитых, которых каждый день транспортами привозили на татарских арбах, с каким-то особенно заунывным скрипом.
Но эта поистине печальная картина не производила на нас грустного настроения. Клали в могилу по 50 усопших, в одном белье, без сапог, головами к краям могилы, ногами вместе или друг к другу. Первый ряд засыпали землею и известкой, потом клали второй ряд, и так до верху».
По свидетельству современников, иногда в братских могилах хоронили по сто и более солдат и матросов. Только некоторые моряки, семейства коих долго еще, почти до последней минуты, оставались в осажденном городе, умирая, имели утешение, что родная рука смежит им очи, жена и дети проводят до могилы, обольют ее слезами. Они имели еще и то преимущество, что все, до последнего матроса, были хоронены в гробах, сколоченных часто из досок забора и дверей собственного жилища.
Офицеров хоронили в гробах, которые были «в большинстве случаев розовые с серебряными крестами», часто с металлическими ручками, приспособленными от зарядных ящиков, на причале они перекладывались на длинные телеги и печальный поезд, сопровождаемый священником с крестом и печальным «Святой Боже», медленно двигались в гору, в сторону захоронения.
Скромно совершалось погребение героев. Не было при этом обычных церемоний; не оглашали окрестность протяжные звуки похоронного марша; не слышно было боя барабана; лишь по временам раздавалось тихое пение погребальных молитв старика священника, да слышались глухие удары лопаты о твердую землю; то рыли тут же, по соседству с только что похороненными, свежие могилы на завтрашний день.
На месте братских захоронений ставился деревянный крест, или просто клали камень. Каждый день появлялось несколько таких могил; таким образом, за время 11-месячной осады Севастополя образовалось Братское кладбище.
Лев Толстой, будучи участником этих событий, так описал смерть одного из многих погибших на этой войне:«Только что Праскухин, идя рядом с Михайловым, разошелся с Калугиным и, подходя к менее опасному месту, начинал уже оживать немного, как он увидал молнию, ярко блеснувшую сзади себя, услыхал крик часового: «Маркела!» — и слова одного из солдат, шедших сзади: «Как раз на батальон прилетит!» Михайлов оглянулся: светлая точка бомбы, казалось, остановилась на своем зените — в том положении, когда решительно нельзя определить ее направления. Но это продолжалось только мгновение: бомба быстрее и быстрее, ближе и ближе, так что уже видны были искры трубки и слышно роковое посвистывание, опускалась прямо в середину батальона. — Ложись! — крикнул чей-то испуганный голос. Михайлов упал на живот.
Праскухин невольно согнулся до самой земли и зажмурился; он слышал только, как бомба где-то очень близко шлепнулась на твердую землю. Прошла секунда, показавшаяся часом, — бомбу не рвало. Праскухин испугался, не напрасно ли он струсил, — может быть, бомба упала далеко и ему только казалось, что трубка шипит тут же.
Он открыл глаза и с самолюбивым удовольствием увидал, что Михайлов, которому он должен двенадцать рублей с полтиной, гораздо ниже и около самых ног его, недвижимо, прижавшись к нему, лежал на брюхе. Но тут же глаза его на мгновение встретились с светящейся трубкой, в аршине от него, крутившейся бомбы. Ужас — холодный, исключающий все другие мысли и чувства ужас — объял все существо его; он закрыл лицо руками и упал на колена.
Прошла еще секунда — секунда, в которую целый мир чувств, мыслей, надежд, воспоминаний промелькнул в его воображении. «Кого убьет — меня или Михайлова? Или обоих вместе? А коли меня, то куда? в голову, так все кончено; а ежели в ногу, то отрежут, и я попрошу, чтобы непременно с хлороформом, — и я могу еще жив остаться. А может быть, одного Михайлова убьет, тогда я буду рассказывать, как, мы рядом шли, его убило и меня кровью забрызгало. Нет, ко мне ближе — меня».
Тут он вспомнил про двенадцать рублей, которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел вечером, пришел ему в голову; женщина, которую он любил, явилась ему в воображении, в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен пять лет тому назад и которому не отплатил за оскорбление, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других воспоминаний, чувство настоящего — ожидания смерти и ужаса — ни на мгновение не покидало его. «Впрочем, может быть, не лопнет», — подумал он и с отчаянной решимостью хотел открыть глаза.
Но в это мгновение, еще сквозь закрытые веки, глаза его поразил красный огонь, с страшным треском что-то толкнуло его в средину груди; он побежал куда-то, споткнулся на подвернувшуюся под ноги саблю и упал на бок. «Слава Богу! Я только контужен», — было его первою мыслью, и он хотел руками дотронуться до груди, — но руки его казались привязанными, и какие-то тиски сдавливали голову. В глазах его мелькали солдаты — и он бессознательно считал их: «Один, два, три солдата, а вот в подвернутой шинели офицер», — думал он; потом молния блеснула в его глазах, и он думал, из чего это выстрелили: из мортиры или из пушки? Должно быть, из пушки; а вот еще выстрелили, а вот еще солдаты — пять, шесть, семь солдат, идут всё мимо. Ему вдруг стало страшно, что они раздавят его; он хотел крикнуть, что он контужен, но рот был так сух, что язык прилип к нёбу, и ужасная жажда мучила его.
Он чувствовал, как мокро было у него около груди, — это ощущение мокроты напоминало ему о воде, и ему хотелось бы даже выпить то, чем это было мокро. «Верно, я в кровь разбился, как упал», — подумал он, и, все более и более начиная поддаваться страху, что солдаты, которые продолжали мелькать мимо, раздавят его, он собрал все силы и хотел закричать: «Возьмите меня», — но вместо этого застонал так ужасно, что ему страшно стало, слушая себя. Потом какие-то красные огни запрыгали у него в глазах, — и ему показалось, что солдаты кладут на него камни; огни всё прыгали реже и реже, камни, которые на него накладывали, давили его больше и больше. Он сделал усилие, чтобы раздвинуть камни, вытянулся и уже больше не видел, не слышал, не думал и не чувствовал. Он был убит на месте осколком в середину груди».
Осматривая кладбище, мне не удалось найти ни одной братской могилы, где были бы увековечены в камне имена рядовых солдат. Видимо в то время было не до них. Интересно, остались ли где списки здесь захороненных солдат?
— Perforatio pectoris... Севастьян Середа, рядовой... какого полка?.. впрочем, не пишите: moritur. Несите его, — сказал доктор, отходя от солдата, который закатив глаза, хрипел уже...
От офицерского состава тоже не так уж и много осталось имен.
Шнитников Иван Федорович, поручик пехотного Черниговского генерал-фельдмаршала графа Дибича Забалканского полка. Полк участвовал в обороне города с 9 апреля по 27 августа 1855 года. Поручик Шнитников погиб 31 июня на Малаховом кургане. Надгробие в виде вертикальной стелы из мраморовидного известняка на сложнопрофилированном постаменте. Стелу венчает фронтон треугольной формы с профилированным карнизом и розеткой в центре. На лицевой стороне в ложной эдикуле — мемориальная надпись. Верхняя часть надгробия утрачена.
Краевский Николай Иванович, подполковник, командир Орловского генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича Ериванского егерского полка. В начале мая 1855 года 4-й батальон полка находился в районе батарей Бутакова, 2-й и 3-й батальоны возле шестого бастиона участвовали в закладке контр-апрошных укреплений у кладбища и Карантинной бухты и боях за них. С 26 мая полк был выведен на первый бастион. Принимал участие в отражении штурма 6 июня 1855 года. С 7 июня по 5 августа полк находился на левом фланге оборонительной линии. В середине июля (по другим данным 6 августа) подполковник Краевский получил тяжелое ранение, умер 7 августа 1855 года. Памятник на могиле сооружен в 1870 году. Представляет собой ордерную композицию. На призматическом блоке из крымбальского известняка возвышаются беломраморные 3-хступенчатый плинт, валик и круглая колонна. Ее верх профилирован и, вероятно, служил основанием погребальной урны. На колонне — мемориальная надпись.
Эрихс Николай Федорович, (1826 — 1890)генерал-майор. Дворянин Бессарабской губернии, закончил кадетский корпус, участвовал в Венгерской кампании 1848 — 1849 гг. В ходе Крымской войны — участник боевых действий в Дунайских княжествах, осады Силистрии. В 1854 году в составе 4-ой батареи 14-ой артиллерийской бригады прибыл в Крымскую армию. 4 августа 1855 года в Чернореченском сражении быдл контужен осколком гранаты. В период обороны получил чин штабс-капитана. Участник русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг. В 1887 году произведен в генерал-майоры и уволен в отставку. Умер 12 (24) августа 1890 года. Надгробие представляет собой квадратную в сечении стелу из белого мрамора со сложным фронтоном, установленную на многоступенчатом профилированном гранитном постаменте. На лицевой части постамента рельефное изображение перекрещенных стволов полевых орудий, выше, в эдикуле мемориальная надпись: «Здесь похоронен Артиллерийский генералмайор Николай Федорович Эрихс. Родился 7-го мая 1826 года. Скончался 12 августа 1890 года». Навершие памятника (видимо крест) утрачено.
Черников, прапорщик. Участник обороны Севастополя, убит 28 апреля 1855 года. Надгробие в виде искусственной скалы из известняка неправильной формы. На лицевой стороне вмонтирована плита из мраморовидного известняка в форме геральдического щита с мемориальной надписью. Верхняя часть надгробия утрачена.
Рейтлингер Александр Иванович, (2 апреля 1820 — 1891, Севастополь) — военный деятель Российской империи XIX века. Последовательно принимал участие во всех войнах, которые вела Россия в последние 50 лет его жизни. Награждён рядом высших орденов.
Умер в 1891 году, по завещанию похоронен на Братском кладбище северной стороны Севастополя. Надгробие представляет собой усеченную пирамиду из серого мрамора, увенчанную крестом с рельефной гирляндой, установленную на ступенчатом гранитном пьедестале. На пирамиде рельефное изображение венка и эмблемы сапёров — кирки и сапёрной лопаты. На пирамиде и наклонной плите пьедестала мемориальная надпись: «Инженер-генерал Александр Иванович Рейтлингер. Родился 21 апреля 1820 г., сконч. 1891 г. 25 мая 1855 года в чине капитана 5 сап. батальона на 3-м бастионе был ранен штуцерную пулею в голову». На оборотной стороне на немецком языке надпись: «Генерал Рейтлингер». На памятнике в круглом медальоне имелся портрет генерала, ныне утраченный.
• С 21 на 28 апреля участвовал при отражении англичан от ложементов перед 3-м бастионом.
• С 29 на 30 апреля участвовал при вылазке охотников егерского полка, выбивших англичан из траншей у Зелёной горы.
• 30 апреля и в ночь с 30 на 1 мая участвовал при производстве работ на 3-м отделении оборонительной линии Севастополя.
• 6 мая находился под сильнейшим артиллерийским и штуцерным огнём неприятеля.
• С 6 на 7 мая участвовал при вылазке охотников 30-го флотского экипажа при срытии ложементов у Зелёной горы.
• 10 мая и в ночь с 10 на 11 мая находился под сильнейшим артиллерийским и штуцерным огнём неприятеля.
26 мая 1855 г. участвовал в деле с англичанами, атаковавшими контр-апроши 3-го бастиона. После того как капитан 1 ранга Будищев был ранен и захвачен в плен, а командир батальона камчатского полка майор Хоменко убит, российские роты, потеряв начальника, смешались и начали отступать, но были остановлены капитаном Рейтлингером. Приведя войска в порядок, он атаковал англичан, смял их и освободил капитана 1 ранга Будищева, но сам был ранен в голову. После этого новые натиски англичан заставили русские войска отступить за оборонительную линию.
26 мая он был отправлен для излечения раны на северную сторону Севастополя, где находился до 15 июня 1855 года.
За храбрость в обороне Севастополя с 24 марта по 15 июля 1855 года в течение 2 месяцев и 21 дня — ему было прибавлено к общей службе два года, 5 месяцев и 21 день.
Тимофеев Николай Дмитриевич, (1799 — 1.06.1855) дворянин Херсонской губернии, генерал-майор артиллерии. Учился в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, участвовал в русско-турецкой войне 1828 — 1829 гг., был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. В 1845 году полковника Тимофеева назначили командиром 17-ой артиллерийской бригады, в 1852 году он стал генерал-майором. С началом Восточной (Крымской) войны участвовал в боевых действиях на Дунае, 20 сентября 1854 года во главе отряда войск прибыл в Севастополь. 11 октября его назначили начальником 1-ой дистанции оборонительной линии. Во время Инкерманского сражения, с целью отвлечения войск противника, командовал крупной вылазкой с 6-го бастиона на позиции французов на горе Рудольфа. За эту вылазку был награжден орденом Св. Станислава 1-й степени. Позже его назначили начальником артиллерии Севастопольского гарнизона, а затем начальником пятого отделения оборонительной линии, куда входили Волынский и Селенгинский редуты, Камчатский люнет и батареи. В январе 1855 года был награжден орденом Св. Георгия 3 степени. 26 мая во время штурма французами этих укреплений, генерал Тимофеев повел батальоны в атаку, был смертельно ранен и через несколько дней скончался. Надгробие представляет собой колонну из диорита высотой 3,5 метра на многоступенчатом стилобате. В нижней части колонна имеет каннелюры, увенчана капителью с погребальным сосудом. Эпитафия: «Товарищи и сослуживцы артиллерии генерал-майору Тимофееву. Умершему от ран при защите Севастополя… июня 1855 года».
Кумани Михаил Николаевич, (1831-1889)контр-адмирал, в 1854-1855 гг. — лейтенант 43-го флотского экипажа. Принадлежал к семье потомственных русских моряков. Его дед — участник Чесменского сражения. М. Н. Кумани 14 августа 1847 года поступил юнкером на Черноморский флот, затем служил на Балтике. В 1853 году его перевели на Черное море. Командовал канонерской лодкой № 2, сражался на третьем бастионе, затем был командиром батареи № 16 на Северной стороне. В обороне Севастополя 1854-1855 гг. также принимали участие: лейтенант Кумани Феодосий Николаевич и лейтенант Кумани Николай Михайлович.
После Крымской войны М. Н. Кумани вновь служил на Балтийском флоте. В 1858 году, вернувшись на Черное море, совершил переход вокруг Европы на корвете «Удав», командовал шхунами «Суук-Су», «Туапсе», пароходом «Инкерман». 30 августа 1882 года был произведен в контр-адмиралы. С 1 июня 1885 года — Севастопольский градоначальник и командир порта. Награжден многими российскими и иностранными орденами, в том числе: Св. Владимира 3-й степени, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени, в 1889 году — французским орденом Почетного легиона. Скончался 19 декабря 1889 года. На могиле в 1891 году на средства семьи сооружено надгробие по проекту архитектора Б. А. Рожнова. Выполнено в Одессе, в мастерской Л. Тузини, в стиле неоклассицизма. Представляет собой 2-х колонный античный портик из белого мрамора, установленный на высоком гранитном пьедестале — склепе. Колонны модернизированного ионического ордера поддерживает массивный антаблемент с двумя фронтонами с рельефным лавровым венком.
Пролет между задними 4-х гранными колоннами заложен, образуя закрытый восточный фасад надгробия. В архитектурном декоре памятника использован древнегреческий орнамент: триглифы и метоны на фризе, двойной меандр и другие. Внутри портика имелось мозаичное изображение архангела Михаила и, видимо, бюст М. Н. Кумани, а над входом в склеп медальон с портретом адмирала (ныне утрачены). На часовне имеются надписи: «Да будет воля твоя». «Контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани». «Контр-адмирал Михаил Николаевич Кумани. Родился 15 августа 1831 года. При обороне Севастополя служил на 3-м бастионе и был контужен в деле 26 мая 1855 года. С 1 июля 1885 года по день смерти был командиром Севастопольского порта и градоначальником. Скончался в Севастополе 19-го декабря 1889 г.» На колоннах: слева — «15 августа 1831»; справа — «19 декабря 1889». «Мастерская Л. Тузини в Одессе, арх. Б. А. Рожнов» Надгробие является интересным образцом мемориальной архитектуры конца ХIХ века. В октябре 1975 года склеп был ограблен: расколота мраморная плита, закрывающая нишу нижне части памятника, разобран свод склепа и вскрыт цинковый гроб.
Шатц Александр Федорович,полковник (1795 — 1861). Его могила была рядом с надгробием князя Горчакова.
Горчаков Михаил Дмитриевич
(1793–1861) князь, генерал-адъютант, главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813–1814 годов. Принимал участие в сражениях под Бородино, Дрезденом, Лейпцигом. В русско-турецкую войну 1828–1829 гг. был начальником штаба корпуса. В начале Крымской войны командовал 3,4 и пятом корпусами в Молдавии и Валахии, затем Южной армией, а с 24 февраля 1855 года — сухопутными и морскими силами в Крыму (сменил князя А. С. Меншикова). Не являясь сторонником продолжения обороны Севастополя, М. Д. Горчаков нес крест ответственности до последней возможности, считая, что это будет «самый почетный для нас выход».
В августе 1855 года он писал военному министру В. А. Долгорукову, что в его армии «нет ни одного человека, который не считал бы безумием дальнейшее продолжение обороны». 27 августа, после падения Малахова кургана — единственного из восьми русских бастионов, он приказал оставить Южную часть Севастополя. В конце 1855 года князя Горчакова назначили главнокомандующим Западной армией, с января 1856 года — наместником Царства Польского. Умер в 1861 году и по завещанию похоронен в Севастополе. Памятник на могиле сооружен по проекту архитектора А. А. Авдеева на средства семьи. Это открытая с трех сторон часовня из серого гранита, в архитектуре которой использованы элементы русско-византийского стиля. Часовня строилась под руководством автора проекта подрядчиком Телятниковым. Шатровая кровля часовни покоится на низком барабане восьмерике. Архивольты трех арок опираются на группы колонн из черного мрамора с резными белыми капителями. Часовня установлена на ступенчатом стилобате, закрывающем склеп. Кровля и архивольты украшены резным орнаментом, декор памятника с боковых сторон дополняют геральдические рельефы. Венчает часовню шлемовидное навершие с металлическим крестом.
Высота ее 9,8 м. В часовне был установлен бюст генерала из белого мрамора, ниже имелась доска из черного мрамора с надписью: «Князь Михаил Дмитриевич Горчаков, генерал от инфантерии, главнокомандующий крымскою армиею в 1855 — 1856 гг. Родился в 1793 г. января 28, скончался 1861 г. мая 18. Тело покойного, по его желанию погребено среди воинов, не допустивших врагов отечества перейти за рубеж того места, где находятся их могилы». Над бюстом — образ святого князя Михаила Черниговского, ангела почившего князя (автор М. Н. Васильев). Под ним надпись вязью: «Стратотерпче княже, Царю сил предстоящи, моли сохранить отечество наше по великой Его милости». В куполе часовни, по голубому полю, лик Спасителя (роспись М. Н. Васильева), благословляющий и призывающий: «Придите благословения Отца моего наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира». Бюст и плиты утрачены в годы Великой Отечественной войны, живопись сильно пострадала.
@темы: Россия, Крым, Севастополь
-
-
02.11.2017 в 22:36-
-
02.11.2017 в 23:14спасибо! Очень познавательно! Фотографии замечательные.
Какая же многострадальная эта крымская земля...
-
-
02.11.2017 в 23:18Внимая ужасам войны...
* * *
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя. . .
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна -
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мир подсмотрел
Святые, искренние слезы -
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей. . .
<1855 или 1856>
-
-
03.11.2017 в 20:24-
-
03.11.2017 в 20:25-
-
03.11.2017 в 20:28Anima Libera, Да стихи красивые, посвятил матерям чьи сыны сложили здесь головы.